На карте мира Восточное Конго - будто чернильное пятно, расплывшееся на краю равнодушия. Зеленая плоть джунглей, исполосованная шрамами дорог и выжженных деревень. С высоты спутника - всего лишь тень. Но прислушайся - она дышит. Дышит тяжело, прерывисто, как раненый зверь, которого не добили, но забыли.

Там, где должны быть родники, струится кровь. Там, где мог бы звучать смех, шепчут молитвы. Здесь вулканы не только в земле - они в душах. Разломы не только в скалах - они в биографиях. А трещины тектонической плиты совпадают с трещинами морального устройства мира.

В этой земле камень кричит, а тишина - синоним смерти. Гранулы кобальта сверкают, как предательство, и каждый грамм его - как отпечаток пальца неизвестного виновника. Здесь металл имеет цену выше жизни, и каждый искрящийся фрагмент - как вырванный зуб из пасти умирающей страны.

Конго - не просто география. Это испытание. Вопрос. Обвинение. И, может быть, последняя возможность для человечества услышать голос, который звучит из самых глубоких трещин Земли: голос не покорённого, а забытого. Голос, который ещё шепчет, пока мы слышим.

История Восточного Конго - это хроника предательства. Столетие назад великие державы, вооружённые циркулем и алчностью, расчленили Африку в Берлине, не спросив ни у кого дозволения. Конго досталось Бельгии - как человек получает рабов. Но и в XXI веке это наследие не сгорело: оно переоделось в галстуки, контракты и санкции. То, что раньше называли плантаторством, теперь зовут "долгосрочным партнёрством".

После геноцида в Руанде в 1994 году Восточное Конго стало вторым эпицентром этнической катастрофы. Хуту, бежавшие от правосудия, принесли с собой оружие и ненависть. Тутси, искавшие защиты, нашли войну. А международное сообщество? Оно смотрело, как Конго начинает гореть. И продолжает смотреть.

Каждый смартфон в мире несёт в себе каплю конголезской трагедии. Литий, вольфрам, тантал, кобальт - список звучит как арсенал цифровой революции, но в Конго это арсенал страданий. Каждый грамм добытого здесь кобальта может стоить детской руки.

Но дело не в шахтах, а в том, кому они принадлежат. Не государству. Не народу. А тем, кто умеет подписывать договоры с автоматом за спиной. Западные корпорации, азиатские консорциумы, африканские элиты, международные миссии - все хотят кусок этой земли. Кто копает лопатой - умирает первым. Кто подписывает - смеётся последним.

Разве можно говорить о суверенитете, если государство не знает, кому принадлежат его ресурсы?

Руанда? Уганда? Франция? ООН?

Слишком просто искать виновного в одиночку. Восточное Конго - не шахматная доска. Это грязное поле, где ходят по трупам, а не по клеткам.

На фоне обвинений в адрес Руанды как "кукловода" M23, другие участники конфликта будто бы теряются из виду. Но ведь есть и армия Уганды, есть Восточноафриканские силы, есть российские и восточноевропейские наёмники, есть логистика Bolloré, и европейские компании с лицензионными договорами на вывоз полезных ископаемых.

А если присмотреться - видно больше: кто контролирует маршруты поставок? Кто получает долю с теневых сделок? Кто пишет резолюции - и кто их блокирует?

Что значит быть ребёнком в Восточном Конго? Это проснуться от автоматной очереди. Это не знать, будет ли вода. Это бояться школы, потому что школу могут сжечь. Это не знать, что такое мир - потому что ты никогда его не видел.

В переселённых лагерях в Кимоке нет ничего, кроме надежды. И даже она - сквозь решето. Женщины торгуют на разрушенных рынках, выращивают на камнях картошку, умирают от родов, которые можно было бы предотвратить таблеткой.

Миротворцы ООН? Их база охраняется лучше, чем деревни. Их белые бронемашины - как фантомы: присутствуют, но не вмешиваются.

А что делает международное сообщество, когда на карте загорается слово "геноцид"? Оно пишет отчёт. Через полгода.

В этом хаосе есть лица. Лицо девочки с огромными глазами, которая рассказывает, как потеряла родителей и больше не говорит по ночам. Лицо старика, у которого забрали последнюю корову, и он теперь не может кормить пятерых внуков. Лицо молодой учительницы, которая продолжает учить алфавиту в хижине, построенной из пластиковых пакетов.

И лицо бойца M23, в глазах которого нет злобы - только выученное равнодушие и ощущение, что иного пути нет.

"У нас нет выбора", - говорят все. Но это ложь. Выбор есть всегда. Просто кто-то его отобрал.

Президент Чисекеди предлагает миру сделку: дайте нам охрану - мы дадим вам сокровища земли.

Но какой ценой? Кто будет охранять - те же, кто грабит?

Кому пойдут контракты - тем, кто уже купил себе место за столом?

И если завтра в Конго воцарится стабильность, кто из сильных мира сего согласится отдать назад то, что теперь считает своим?

В этом предложении нет простоты. Оно - симптом отчаяния. Государство, лишённое рычагов, бросает последнюю кость в надежде, что на неё клюнет кто-то честный.

Они ушли, но остались. Не колонизаторы с хлыстами, а юристы, бизнес-консультанты, логистические операторы. Вместо принуждения - стандарты. Вместо оккупации - глобальная цепочка поставок. Вместо порабощения - "партнёрство".

Но кто составляет условия этих партнёрств?

Где в этих схемах место для простого жителя Рубайи, чей двор стал карьером, а сын - шахтёром в 10 лет?

Можно ли назвать свободной страну, если она продаёт свои недра не по рыночной цене, а потому, что ей нужна охрана от самой себя?

Почему Восточное Конго не в новостных лентах каждый день?

Почему статистика по беженцам не вызывает бурь в парламентах?

Почему инвестиционные форумы закрывают глаза на происхождение кобальта?

Мир устал от боли Африки. Мир циничен. Он смотрит на страдания как на шум за кадром - не громче, чем шум вентиляции в офисе транснациональной корпорации.

И всё же - это не шум. Это крик. Он звучит в трещинах нашей цивилизации.

Восточное Конго - это не только африканская трагедия. Это зеркало. Мир заглядывает в него - и видит себя. Своё безразличие. Свои амбиции. Свою подмену понятий. В этом зеркале - правда о глобализации, где одни страны сжигаются, чтобы другие могли светиться. Где гуманизм - товар, а права человека - валюта.Но там же, в этом зеркале, - надежда. В ребёнке, который рисует школу на песке. В старухе, которая прячет семена на будущее. В бойце, который опускает автомат, чтобы построить мост.

Пока в Конго звучат голоса, оно не мертво. Пока его не стерли с карты памяти мира, оно борется.

Но сможет ли Конго подняться из пепла, если мы - все мы - продолжаем закапывать его под тоннами технологий, молчания и лицемерия?

Будет ли услышан этот голос из трещины - или трещина поглотит его навсегда?

Фатима Шукюрова // EDnews