Автор: Фатима Шукюрова

В начале 2000-х Владимир Путин появился на мировой арене как человек, способный сохранить хрупкое равновесие в постсоветской России. Дисциплинированный, молчаливый, бывший офицер КГБ — он казался временной фигурой, призванной удержать страну от падения. Но спустя два десятилетия мир изменился — и на обломках старого порядка стоял всё тот же Путин. Только теперь он больше не казался временным. Он стал символом новой эпохи — эпохи, где страх сильнее закона, а правда — это то, что повторяется громче других.

Мир, в котором снова можно брать силой

Когда в 2008 году российские танки вошли в Грузию, мир списал это на “региональный конфликт”. Когда в 2014-м российские “зелёные человечки” появились в Крыму, мировые лидеры выражали “глубокую обеспокоенность”. Но к 2022 году уже не осталось сомнений — Путин строил новый порядок. Его порядок. Где государство может присваивать чужое, а международное право — пустая оболочка.

С захватом Крыма в мире началась новая эпоха: эпоха возвращения силы как аргумента. Прецедент, которого Запад боялся десятилетиями, стал реальностью. ООН выразила протест, НАТО замедлило шаг, Евросоюз ограничился санкциями. Но география Европы изменилась. А вместе с ней — и логика международной политики.

Борис Немцов: убийство, ставшее манифестом

27 февраля 2015 года в самом центре Москвы прозвучали выстрелы. Борис Немцов, один из немногих, кто открыто бросал вызов Путину, был застрелен буквально под стенами Кремля. Это не было просто устранением оппонента. Это было — демонстрацией.

Россия увидела: можно убить человека, который говорит правду, — и ничего не произойдёт. Мир увидел: даже символические фигуры не защищены. Последствия — глубже, чем кажутся. Немцов был лицом “другой России” — европейской, прогрессивной, открытой. Его убийство — отказ от этой альтернативы. И путинская система, как бы молча она ни стояла, в этот момент сказала очень громко: “Будет только одна Россия. И только одна правда.”

Навальный: лицо сопротивления

Если Немцов стал символом отказа от “другой России”, то Алексей Навальный стал лицом сопротивления той, что осталась. Его расследования вскрывали дворцы, схемы, миллиарды — но, главное, вскрывали страх. Потому что страх — не в разоблачении, а в массовом узнаваемом протесте. Попытка отравления, чудом пережитая кома, возвращение в Россию и немедленный арест — всё это было не про справедливость, а про демонстрацию силы. И снова — без последствий. Мир выражал “озабоченность”. А Путин показывал: даже в XXI веке можно убивать словами, если за ними — правда.

Пригожин: тень, ставшая телом

Но Путин не ограничивается только прямым давлением на оппозицию. Он работает и в темных, скрытых уголках международной политики. Евгений Пригожин, который начинал как “повар Путина”, а затем стал ключевой фигурой в сферах манипуляций и насилия, воплотил этот скрытый аспект в реальность. Его “группа Вагнера” — не просто частная армия. Это машина для создания хаоса. В странах Африки, Сирии, Ливии, его наёмники не только исполняли военные приказы, но и распространяли российские интересы, начиная с добычи ресурсов и заканчивая укреплением политических режимов.

Это не война за идеологии, это война за ресурсы, и Пригожин — не просто исполнитель. Он стал проводником новой формы империи: скрытой, гибридной, без официальных границ, но с четким и беспощадным стремлением к власти. И мир снова оказался бессилен перед этим новым вызовом, где нарушение прав человека и международных норм — всего лишь часть стратегии.

Абрамович и новый клуб привилегированных

Важной фигурой в этой истории стал и Роман Абрамович. Его действия — покупка клубов, поддержка Кремля, инвестиции в стратегически важные секторы — показывают, как новая форма политической власти строится не только на жесткой силе, но и на деньгах. Абрамович — это не просто олигарх, он стал частью международной системы, где предпринимательская и политическая власть слились в одно целое. И опять — без санкций, без вмешательства. Всё это часть новой модели, где правды и закона не существует. Есть только “кто и что принадлежит кому”.

Оружие тени: кибервойны, хаос и манипуляции

Если холодная война закончилась в 1991 году, то уже в 2016-м началась новая — невидимая. На выборах в США взломы, фейковые новости и целые армии ботов впервые показали: теперь можно не вторгаться — достаточно разделить общество изнутри.

В докладах разведок США появлялось одно и то же имя — “Агентство интернет-исследований”, структура, позже связанная с “поваром Путина” — Евгением Пригожиным. Тролли влияли на политические дискуссии, вмешивались в выборы, сеяли ненависть. И самое страшное — это сработало.

Атаки продолжились по всей Европе. Британские спецслужбы заявляли, что российские кампании влияли на Brexit. Французские власти говорили о вмешательствах во внутренние дела. В одном из отчётов ЕС было сказано: “Мир вошёл в эпоху гибридных войн. И Россия — в авангарде.”

Путин — медиатор разрушений

Сирия. Ливия. Нагорный Карабах. Венесуэла. Список конфликтов, где Россия появляется как “миротворец”, растёт. Но каждый раз за этим “миротворчеством” стоит выгода.

В Сирии Путин поддержал Асада, но не ради демократии — ради влияния. Он провёл операцию, которую НАТО считало невозможной: помог сохранить диктатора у власти и одновременно вернулся в Средиземноморье с военными базами. Это был политический триумф — не Запада, а Кремля.

Точно так же Россия вела себя в Африке: поддерживала нестабильность, обменивала оружие на ресурсы и продвигала идеи “альтернативного пути развития” — без прав человека, без выборов, без свободы слова.

Размытая мораль: когда ложь — стратегия

Мир долго верил в “консенсус”: демократия — лучше диктатуры, истина — важнее пропаганды, свобода — ценность. Но Путин начал разрушать саму ткань этих понятий. В России телевидение стало машиной генерации альтернативной реальности. А на международной арене — Москва первой начала использовать фейки как оружие массового воздействия.

На пресс-конференциях Кремля ложь произносилась с такой уверенностью, что она звучала как правда. Когда Россия отрицала вторжение в Украину — даже после захвата Крыма — это выглядело как театр. Но оказалось: в этом театре неважно, кто прав. Важно — кто громче.

Путин и авторитарный интернационал

На фоне санкций и давления Запада Россия начала сближаться с теми, кого раньше сама же сторонилась. Путин выстроил новую ось: Пекин, Тегеран, Пхеньян. Это не союз идеологий — это союз режимов, уставших от давления демократии.

На саммите “Россия – Африка” в Санкт-Петербурге, Путин говорил о “справедливом мироустройстве”. Но за кулисами шли переговоры о поставках оружия, доступа к шахтам, экспансии группы Вагнера. Это не дружба. Это — новая форма империи: не военная, а ресурсная. Не идеологическая, а стратегическая.

Как  народ возлюбил Путина?

Когда Путин пришел к власти, Россия была на грани разрушения. Хаос 90-х, экономические кризисы, олигархи, и угроза распада — страна искала не просто лидера, а спасителя. И Путин стал этим спасителем. Образ сильного, решительного лидера, способного вернуть Россию на мировую арену, оказался как раз тем, что нужно было народу.

Но его сила не только в том, что он удержал страну на плаву. Это было нечто большее. Путин умело манипулировал общественным мнением, создавая иллюзию стабильности и величия через контроль над СМИ, жесткое подавление и вытеснение оппозиции. Вся система пропаганды работала на укрепление его образа: лидера, который решительно защищает страну от внешних угроз и возвращает ей утраченное могущество.

Многие, устав от внутренней нестабильности, начали видеть в нем не просто президента, а символ России, восстановившей свою гордость и уверенность. И даже те, кто был вынужден молчать или следить за происходящим со стороны, понимали, что любое другое развитие событий могло привести к еще большему хаосу. Так, на фоне восстановления экономики и внешнеполитических успехов, Путин стал не просто лидером, а символом новой эпохи, что привело к его широкой поддержке.

Эпоха Путина — это не глава в учебнике. Это новая модель мира.

Старый мир, где победила демократия, больше не существует. Путин показал, что можно бросить вызов, остаться на плаву и даже наращивать влияние. Его политика — это не про построение. Это про разрушение того, что построили другие.

Но главное — это не то, что сделал Путин. Главное — как мир на это отреагировал. И часто — никак.